и спит, так мечется вся, видно сны дурные покоя не дают. А тут, поди ж ты, спит, как ангел.

— Вот и я о том говорю, — Ратьша помолчал чуть, потом добавил. — Но о том, что был я здесь знать никто не должен. Проболтаешься, не рада будешь, что на свет родилась. И девку сенную о том упреди. Поняла ли?

Пелагея испуганно прикрыла рот ладонью, не зная, что ответить.

— Поняла?! — глухо рыкнул Ратислав и глянул на мамку взглядом от которого слабели ноги и у видавших виды воев.

Та мелко закивала. На глаза навернулись слезы.

— Вот так. Девку упреди, не забудь. А лучше отошли куда подальше. Со стражником я сам разберусь, а больше никто ничего и не видал.

Ратислав повернулся, сделал шаг к лестнице, оглянулся на трепещущую в страхе Пелагею, добавил:

— Княжну с княжичем береги, как зеницу ока.

Сказав это, он начал спускаться по лестнице. Поравнявшись со стражником, стоящим внизу и пялящимся на него с откровенным любопытством, буркнул:

— Со мной пойдешь. Хватит здесь в хоромах отсиживаться.

Тот обрадовался, но и смутился. Сказал в замешательстве:

— Меня начальник охранной сотни сюда ставил. Сам понимаешь, воевода, без его приказа уйти не могу.

— Договорюсь с ним. Прямо сейчас к нему и пойдем. Но то, что я в покоях княжны был, о том знать не должен даже сотник.

Ратислав остановился, уперся все тем же тяжелым взглядом в гридня. Тот взгляда не выдержал, опустил глаза в пол, выдавил с трудом:

— Понял, воевода…

— Вот и ладно. Пошли. Да, и как звать тебя?

— Семеном нарекли, — все так же потерянно ответствовал парень.

— Ну, так с нынешнего дня будешь у меня в меченошах, Семен.

— Благодарю, боярин, — сразу воспрял гридень и попытался поясно поклониться на ходу, едва не воткнувшись головой в угол, который они как раз обходили.

— После поклонишься, — проворчал Ратислав, ускоряя шаг. — А сейчас недосуг.

Уладив дела с начальником охранной сотни, вышли во двор. На улице стало еще ветреннее. С неба полетел мелкий льдистый снег. Подхваченный ветром он сек лицо, заставляя отворачиваться. Все ратьшины спутники уже были здесь. Укрылись от снега и ветра за закутом большого крыльца. Давно, видно, ждут, повиноватился перед самим собой Ратьша, но виниться перед cвитcкими не стал — не вместно. Сказал только Первуше, кивнув на топчущегося позади Семена:

— Помощник тебе. То ж при мне меченошей будет.

Первуша оценивающе глянул на ладного гридня, одобрительно кивнул.

— А теперь по коням, — сказал Ратислав уже всем. — На Ряжскую улицу. По ней до Борисоглебской. Там, чаю, Дарко нас встретит.

Почти бегом — замерзли, отворачиваясь от секущего ветра, ратьшины свитские устремились к коновязи, наспех обмели припорошенные снегом седла, вскочили на застоявшихся скакунов, разобрали поводья и двинулись к воротам, ведущим из великокняжьего двора на улицу.

Улицы Столичного града были почти пусты. Пусты и темны. Воинские люди еще с вечера отправились на определенные им места у крепостной стены. Жители затворились во дворах, томясь в ожидании страшного. Только конные посыльные изредка попадались навстречу. Факелов зажигать не стали — дорогу отыскали бы и с закрытыми глазами. Кроме Гунчука и Первуши все остальные были местными. До пересечения Ряжской и Борисоглебской добрались быстро. На перекрестке остановились — надо было выяснить, где остановилась сотня Дарко. Сотник и впрямь позаботился о встрече воеводы, оставив здесь гридня. Не сразу его приметили — тот укрылся от ветра за углом ограды ближнего двора. Но, услышав стук копыт по деревянной мостовой, гридень выбрался из своего убежища и замахал подъезжающим рукой.

— Сюда, боярин, сюда! — закричал, перекрикивая шум ветра. — Вон та усадьба! — показал вниз по улице на белеющие свежим тесом солидные, изукрашенные резным узорочьем ворота.

Подъехали к воротам. Забор из ошкуренных сосновых бревен, заостренных сверху оказался тоже не низким, пожалуй, поболее двух саженей. Встречавший их гридень опередил, бегом подскочил к воротам, застучал в правую створку рукоятью плети. Та открылась почти что сразу. Открывал ворота тоже воин из сотни Дарко. Сам сотник сбежал с высокого теремного крыльца, когда Ратислав и его сопровождающие уже спешились и привязывали коней к коновязи, возле которой стояло с полтора десятка лошадей, благо место позволяло. И вообще двор, в который они въехали оказался весьма обширен. Видно не прост был его хозяин.

Скорым шагом приблизившись и отдав легкий поклон, Дарко жестом гостеприимного хозяина указал воеводе на крыльцо, сказал:

— Располагайся, боярин. Место тебе и княжичу приготовлено. Да и остальным хватит — хоромы просторные.

— Кто хозяин? — направляясь к входу и впрямь не маленького терема с высокой подклетью и верхним жильем с пристроенным гульбищем, спросил Ратислав.

— Гость муромский, — ответил сотник. — Как понял, что на засеках татар не удержим, отъехал восвояси со всеми домочадцами. Оставил только троих дворовых, что б за хозяйством приглядывали. Так что, считай, вся усадьба в нашей воле.

— То ладно, — кивнул Ратьша. — Следи только, что б вои чего не порушили, не пожгли. Что б хозяин, вернувшись, обиду не предъявил.

Сказал и подумал: будет ли куда возвращаться хозяину, а тем паче, будет ли кому обиду предъявлять… О том же, видно, подумал и Дарко, но вслух ничего не сказал. Да и то — воев должно в любом разе держать в строгой узде, вернется хозяин, аль нет.

— Лошадей остальных где поставили? — спросил еще. — Кроме этих, — мотнул головой в сторону коновязи.

— На конюшне, в скотьем дворе. Места всем хватило — скотины нет, только птица. А эти на скорый случай: мало ли гонцов послать, или еще чего.

— Хорошо, — еще раз кивнул Ратислав.

По высокому крыльцу зашли в терем. В нижнем жилье расположились вои дарковой сотни. Было здесь душновато, но зато тепло. Кто-то возился со скинутой с себя сброей, кто-то негромко беседовал, но большинство воев спали — умаялись за столько-то дней в холодной зимней степи. Кому повезло, улегся на лавках, кто не успел, лежали вповалку на полу, застеленном кусками войлока и овчинами. Эти брони не снимали, только шлемы с подшлемниками и сапоги. В жилье стоял густой запах мужского пота и портянок.

— Нам наверх, — показал на лестницу у дальней стены Дарко.

Поскрипывая ступенями, поднялись в горницу. Размерами она была заметно поменьше нижнего жилья и было тут попрохладнее, но зато и дышалось легче — не витали запахи многолюдства. Терем был разгорожен на четыре части дощатыми перегородками. Лестничный закут освещался дорогим из узорчатой бронзы масляным светочем. И впрямь богато жил муромский гость.

— Вот здесь я для тебя отвел место, воевода, — показал Дарко на самую правую дверцу, темнеющую